Джордж следил за выражением ее лица: оно то и дело менялось, словно у куклы, скрученной из носового платка.

На какой-то миг он представил себе ее на пляже в купальнике без верха и рассмеялся до слез, зайдясь в приступе кашля. Илэйн даже пришлось похлопать его по спине. Наконец он выбился из сил и постепенно успокоился. Дыхание стало ровным.

Илэйн ошеломленно смотрела на него.

— Извини, Илэйн. Я был просто в шоке. Ты ведь никуда прежде не летала, верно? Даже желания такого не возникало! Это как гром среди ясного неба!.. Что ж, слетай!.. Слетай и развлекись хорошенько. Представляю, какая загорелая ты вернешься. Отдых принесет тебе массу приятных минут!

Она была сражена и подозревала, что Джордж над ней издевается. Но он, словно угадав ее мысли, объяснил:

— Вот уж не думал, что после стольких лет ты еще способна делать мне сюрпризы, потому я и смеялся!

Илэйн успокоилась.

— Может, открыть бутылочку, дорогая, по случаю такого события, а?

— Да, Джордж, пожалуй!

Она вернулась на свое место и вновь принялась за еду. Слишком груба она с мужем, вот он и рад от нее избавиться, пусть ненадолго. Хоть бы чуть-чуть огорчился предстоящей разлукой. Надо быть с ним помягче и попытаться его понять. Зазвенели бокалы:

— За Испанию, дорогая!

— За Испанию!

Ужин закончился вполне мирно: Джордж оставил Илэйн допивать початую бутылку, а сам отправился на прогулку.

Уже двадцать минут Джордж бродил по городу, сунув руки в карманы и втянув голову в воротник, и наконец вышел к улице Мазеруэл. Он любил зиму с ее темными вечерами — великолепным прикрытием.

Как сказать Илэйн, что его увольняют? Из слов Реншо он понял, что это произойдет в феврале. По телу побежали мурашки. Сегодня ему удалось усыпить ее бдительность, но долго так продолжаться не может! Он прикрыл глаза, обдумывая ситуацию. И без того жена считает его неудачником, а тут еще увольнение!

Джералдин О’Лири посмотрела в зеркало, улыбнулась и осталась недовольна. Нет, чего-то недостает. Надо накрасить губы поярче. Джералдин широко открыла рот, наложила толстый слой розовой помады, сжала губы и потерла их одну о другую. Снова улыбнулась, теперь уже удовлетворенно, и принялась водить щеткой по своим длинным каштановым волосам, в которых потрескивали разряды.

Лежа в постели, Мик О’Лири наблюдал за женой. Даже после двенадцати лет их совместной жизни она по-прежнему волновала его. Мать троих детей, она в свои тридцать два года выглядела почти так же, как в день свадьбы. Когда она надевала бюстгальтер и трусики, взгляды их встретились, и они улыбнулись друг другу интимной улыбкой.

— Мне хотелось бы, Джерри, чтобы ты вечером никуда не ходила!

— Мне тоже, Мик. Но ты же знаешь, как я пожалею об этом на следующей неделе. Пятнадцать фунтов есть пятнадцать фунтов! И Рождество скоро… — Голос ее замер.

Мик вздохнул, встал с постели, натянул брюки.

— Пожалуй, верно. Только не надевай эту блузку!

Джералдин посмотрела на блузку, которую в это время застегивала.

— А в чем дело? Что-нибудь не так?

— Слишком прозрачная, бюстгальтер просвечивает.

— Ой, Мик! Да ты чокнутый…

— Не хочу, чтобы всякие типы пялились на мою жену.

— А ведь женщины тоже в винный бар ходят, тебе это хорошо известно! — сказала Джералдин, поджав губы.

— Ходят, — рассмеялся он, — но не такие хорошенькие, как ты, девочка!

Джералдин улыбнулась, скользнула в свою черную юбку, надела туфли на высоких каблуках и обильно обрызгала себя духами.

Наконец, еще раз полюбовавшись на себя в зеркало, она вместе с мужем вышла из спальни и спустилась вниз.

В гостиной они застали Софи, Дональда и Грэниа, трех, пяти и десяти лет соответственно.

— До встречи, слушайтесь папочку! — сказала им Джералдин.

Софи в розовой пижамке потянулась к матери. Джералдин подхватила ее на руки, прижала к груди, с наслаждением вдохнув ее запах, присущий лишь детям.

— Будь умницей, дорогая! — сказала она и посмотрела на мужа, поглощенного изучением телепрограммы.

— Пусть Софи не заигрывается, — обратилась она к старшим детям. — И чтобы в семь часов все были в постели!

Грэниа и Дональд тяжело вздохнули.

— Да-да, я сказала и повторять не собираюсь, не то не получите завтра сладкого.

Она усадила Софи на диван, рядом с братом и сестрой, и, застегивая пальто, давала последние напутствия:

— Мик, если надумаешь съесть бутерброд, возьми в холодильнике цыпленка, и еще я припасла для тебя несколько банок пива. Ах да, пока не забыла: я сделала заказ в «Эйвон» по телефону, и вечером оттуда будут звонить.

— Ладно, поторопись, Джерри. Я тут сам разберусь. Пока, любимая.

Она поцеловала его в губы.

— Будь осторожна и не дерзи, хорошо?

Джералдин с усмешкой поглядела на мужа:

— Хорошо. Ну, дети, я пошла!

Она перецеловала всех по очереди и вышла из дому. Порыв холодного ветра ударил в лицо, как только она захлопнула дверь. До бара, где она подрабатывала, было не меньше полумили. По дороге мысли ее были заняты подарками на Рождество. Старшим детям она уже купила почти все, что хотела. Грэниа — велосипед, который пока хранился у свекрови в сарае, а Дональду — игру «Атари». Софи она подарит либо набор игрушечной кухонной посуды, либо коляску для куклы — пока еще не решила.

Свернув на дорогу, ведущую к Воксхоллу,[7]Джералдин поплотнее запахнула пальто. Этот отрезок пути она терпеть не могла: дорога, хоть и широкая, но вся в колдобинах, с левой стороны — лес. В этом лесу она гуляла еще ребенком и исходила его вдоль и поперек. Но до сих пор он внушает ей чувство тревоги. Вокруг темень, пустырь, почти все дома снесли, чтобы построить новые, так что свет падал лишь из двух или трех уцелевших. Много лет назад городок в этом месте кончался. А теперь по одну сторону тянулся лес, а по другую — земли муниципального совета, где постепенно сносили старые, викторианского стиля постройки. Каблучки Джералдин гулко стучали по неровному, в выбоинах тротуару, и этот звук придавал ей храбрости. Еще немного — и эта дорога кончится. Огоньки впереди светили как маячки и манили к себе.

«Дура! Какой-то тени испугалась», — мысленно упрекнула себя женщина и прибавила шагу.

Джордж уже минут пятнадцать стоял на лесной опушке. Глянул на светящийся циферблат часов: четверть восьмого. А вот и она.

Он сглотнул, пошевелил пальцами в белых хлопчатобумажных перчатках.